1918 год, 16 (29) апреля… В тот день был произведен первый обыск в покоях Архиепископа Андроника; в тот день впервые состоялся личный разговор Владыки с представителем большевистской власти, зампредом Пермской ЧК И. А. Гилевым. Нелицеприятные слова Преосвященного, который открыто назвал разбойниками «всех, кто захватывает церковное достояние, пожертвованное Господу Богу», стали основой для его обвинения. Оно было вынесено Владыке Андронику Следственной Комиссией Пермского революционного трибунала 7 июня 1918 года. Именно тогда Владыка и записал свое объяснение на вопросы обвинения. Этот документ стал последним своеобразным «посланием» Священномученика Андроника пермской пастве.
Объяснение было опубликовано в 1919 году в газете «Освобождение России» (см. Дело Архиепископа Андроника // Освобождение России, 1919. – №№ 84, 85, 87, 89, 90, 93, 100).
***
Владыка Андроник в рабочем кабинете. Ок. 1916-1918 гг.
По пунктам 1, 2 и 3. Данные воззвания мною были написаны и изданы в числе по количеству церквей и монастырей для объяснения и предупреждения прихожан православного народа.
По п. 4. Указанные мною в п.п. 1, 2 и 3 воззвания были изданы мною по стар. ст. 25 января с. г., а декрет Совета народных комиссаров о свободе совести, о церквах и религиозных обществах, об отделении церкви от государства и отчуждении церковной и монастырской земли с их живым и мертвым инвентарем в ведение земельных комитетов (в копии подлинника «постановления», очевидно, допущены переписчиком ошибки, почему мною излагается предполагаемый смысл текста), оный декрет только 22 января с. г., а в Перми обнародован в Известиях Пермск. Окружн. Исполн. Комитета только 28 января (10 февраля) ст. ст. Следовательно, свои воззвания я никак не мог «отпечатать и разослать вопреки объявлению этого декрета».
Пунк. 5 касается свидетельских показаний по данному вопросу.
Пункт 6. В данном случае мною было сказано несколько иное.
На вопрос члена комиссии Гилева: «Кого вы разумеете под разбойниками?» я ответил: «Всех, кто захватывает церковное достояние, пожертвованное Господу Богу, как я верую».
На вопрос Гилева: «Значит, этим воззванием вы призывали темные массы к вооруженному сопротивлению советской власти?» я ответил: «Читайте документ – о чем он говорил. Моя вера и церковные законы повелевают мне стоять на страже веры и церкви Христовой и ее достояния. Если этого не буду исполнять, то я перестаю быть не только архиереем, но и христианином. Посему вы можете меня сейчас же повесить, но я вам гроша церковного не выдам, вы через мой труп пойдете и захватите, а живой я вам ничего церковного не выдам. Так я сам верую и поступаю, призываю и православный народ даже до смерти стоять за веру, церковь и церковное достояние, к этому и буду призывать – это мой долг архиерейский».
Так говорил тогда Гилеву, а теперь добавляю следующее:
церковные правила говорят: расточитель церковного имения епископ или клирик да будет изгнан (7 Всел. Соб. 12-е пр.);
пренебрегающий и унижающий храм Божий под клятвою (Гангрск. Соб. 5 пр.), завладевшие храмами Божиими отлучаются, осуждаются и вчиняются, «где же червь не умирает и огнь не угасает» (7 Всел. Соб. 13 пр., захватившие для мирского употребления церковное священное отлучаются (Апост. пр. 73).
На таких основоположениях моей веры мною и изданы были указанные воззвания от 25 января с. г. Комиссия, несомненно, хорошо осведомлена, как невооруженный верующий народ даже до действительной смерти стоял в Перми на защите Белогорского подворья от так называемой реквизиции. И если бы красноармейцы не приложили бы к делу оружия, то все мирно и кончилось бы, ибо было бы ясно, что верующий народ определенно и решительно высказывает свою власть народную, отстаивая свое церковное достояние.
Если бы моим призывом к народу и везде воспользовались, то не было бы захватов и насилий, ибо верующий народ сам заявил бы ясно свой голос против реквизиции церквей, монастырей и их имуществ. Теперь же и идет нескрываемое народное озлобление против советской власти, как явно посягнувшей на церковь и народную святую веру.
Следовательно, мои воззвания лишь предупреждали болезненность проведения декрета на местах, обеспечивая выяснение народного отношения к вере и церкви. Кроме того, мои воззвания составлены в полном согласии и даже во исполнение постановлений о сем Всероссийского Церковного Собора, в своем составе представительствующего, в числе трех четвертей всех членов, мирян со всей России, т.е. представительствующего весь православный народ России. Следовательно, суд надо мною есть суд над Всероссийским Церковным Собором и над всем церковным народом. А посему, осуждающие меня, Церковный Собор и верующий народ оказываются уже в противоречии и во вражде со всем верующим народом. Таковые, если они православные христиане, должны знать, что 121 правилу церковного номоканона они суть «анафема и да изгнаны будут из церкви, отлучены бо от Св. Троицы и посланы будут во Иудино место».
П. 7. В переписке и в резолюциях моих высказывается в разных изложениях соответственно поводам то самое основное мое верование, какое изложено выше. Посему, все мое преступление против власти рабоче-крестьянского правительства сводится к тому, что я содержу верно твердо исповедуемую мною святую православную веру, заповедующую мне даже до смерти стоять за св. церковь и церковное достояние. Но чтобы судить за это, необходимо предварительно уничтожить декрет совета народных комиссаров от 22 января с. г., гласящий: «В пределах республики запрещается издавать какие-либо местные законы или постановления, которые бы стесняли или ограничивали свободу совести (п. 2); каждый гражданин может исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Всякие праволишения, связанные с исповеданием какой бы ни было веры или неисповедыванием никакой веры, отменяются (п. 3)». Если означенные права гражданские будут уничтожены, то можно меня судить за «контр-революционную деятельность, агитацию и неподчинение власти рабоче-крестьянского правительства». Но и при этом условии необходимо отметить, что моя таковая деятельность была не после обнародования, а до обнародования декрета от 22 января с. г.
П. 8. Именующая себя народной власть, естественно, к голосу и воле народной должна прислушиваться. Стоя во главе представительствуемого (а не председательствуемого, как было сказано в копии постановления) мною верующего народа громадной епархии, я и позволил себе от имени этого народа указать исполнительному комитету на то, что «разные органы местного исполнительного комитета посягают на жертву православного народа», не только не спрося этого народа, но даже вопреки его ясных заявлений против реквизиции церковного и монастырского имущества. Если местный исполн. комитет не находит нужным считаться с голосом и властью народа, то, конечно, слова копии постановления следственной комиссии «позволил себе… указывать якобы на беззаконные действия… комитета» должны быть приняты как контр-революционная моя дерзость на самодержавную власть исполнительного комитета. Такою же дерзостью должны быть признаны и мои слова, что исполнительный комитет «будет поставлен в неизбежную необходимость иметь дело с самим верующим народом». Моя же цель данных слов в том, чтобы действующий от имени народа исполнительный комитет вошел во взаимодействие с самим верующим народом в его определенном голосе против реквизиции церковного имущества. Не я указываю в своем отношении от 30 апреля с. г. «на непонимание местной властью декрета от 22 января о свободе совести и отделении церкви от государства», а сами народные комиссары в переговорах с делегатами Всерос. Церк. Собора признали, что, действительно, спешно составленный декрет имеет юридические неправильности, к тому же оказывался ложно истолкованным и болезненно приводимым на местах. Они заявили, что только из слов соборных делегатов узнали о незакономерных реквизициях церковного имущества и просили о всяких таких случаях непременно поставлять их в известность для принятия соответствующих мер. Для пересмотра же самого декрета и для установления правильных и здоровых отношений с церковью народные комиссары учредили особую комиссию, в которую приглашены ими и представители от Церковного Собора, о чем сообщено в Московск. Извест. рабоч., солдат. и кр. депутатов № 71, от 15 апреля с. г. В соответствии с сим я и предложил комитету войти в переговоры и в совещание по данному вопросу в пределах вверенной мне Пермской епархии. Но ответа на такое предложение получить не удостоился. Вместо того в № 81 Известий Пермск. Окр. Исп. К-та прочитал провокационную и вызывающую заметку «Мы принимаем вызов» с перепечаткой выдержек из моего предложения. Так распорядился правительственный орган с официальным документом.
П. 9. Сказанное мною поучение в Кафедральном соборе в неделю о расслабленном в действительности несколько разнится от записи агента сыска. Сказавши, что евангельский расслабленный – это вся Россия, весь русский народ, у которого за богоотступничество и клятвопреступничество отнял Господь разум и волю, и уподобивши его – народ – древним строителям вавилонской башни против Божьяго о них промышления и за это переставшим, вместо объединения, даже понимать друг друга и потому разошедшимся во вражде и злобе в разные стороны мира, я говорил:
«И ныне захотели люди без Бога и даже из вражды на Бога устроить рай на земле. В котором все были бы одинаково счастливы и блаженны, но об этом безбожном рае теперь уже не может быть двух мнений; слишком тошно в нем теперь всем живется. Прежде наших предупреждений об этом рае не слушали, считая их мракобесными, отсталыми, нас же это называли врагами народа, призывали и рассчитываться, как с таковыми. А теперь уже и без наших слов уговора все на самом деле познали все горькие сладости райской жизни без Бога, чтобы, подобно прародителям, Адаму и Еве, за богоборчество изгнанным из рая Божия, горько оплакивать свое лишение и все переживаемые беды. К довершению всего, теперь нам в этом раю угрожает уже и голодная смерть, ибо уже и у нас нет хлеба и мы обречены на голод. Но не смейте просить этого самого хлеба. Если вы, не желая умирать с голода, и малым детям своим запросите хлеба, то вас объявят провокаторами, саботажниками, контр-революционерами, а с такими расчет всем известный, ибо таким уже кричат: «Провокаторы, дрожите. Долой провокаторов» (Извест. Окр. Исп. К-та от 18-5 мая 1918 г., «Долой провокаторов»).
Но смотрите, как и ныне смешал Господь язы́ки и современных строителей безбожного рая. Смотрите, в какую <нрзб.> над святыми и высокими чувствами превратилась человеческая вражда на Бога.
Святые слова и начала жизни объявлены теперь людьми: равенство и братство всех, но без Бога. Но вместо того на деле видим отчаянную злобу, сатанинскую вражду и братоубийство под флагом свободы. Все уже сознают гнусный обман и подмену, но парализованы, как у расслабленного, силы и воля, и ничего не могут поделать для разоблачения обмана, для уврачевания жизни. Ежедневно православные крестьяне жалуются мне на кучки насильников, по селам отбирающих уже народную собственность – причтовые дома, запрещающих крестить детей, венчать и погребать в церкви.
Это при объявленной-то свободе и верований! Какое глумление темных, несознательных и одураченных людей. Но духовно парализованные люди ничего не могут поделать с таким наглым глумлением насильников. Так богоотступники и клятвопреступники сами в себе наказываются, чтобы на деле познали, как можно жить без Бога и против Бога. Скажу прямо: то, что теперь мы переживаем, как порядки новой жизни народной – это грандиозная контр-революция! Искренне желая полного возрождения народной жизни, желаю, чтобы это совершилось не путем внешнего переворота, а путем внутреннего переворота, путем глубокого возрождения души народной. А для сего горячо желаю, чтобы господствующий теперь режим и еще поцарствовал некоторое время. Захотели люди рай не земле устроить без Бога, так пусть в полноте и избытке насладятся его бесчисленными благами, пусть до самого дна выпьют всю сладость современного безбожного райского блаженства, чтобы потом все сознавали, проклинали на всех перекрестках это отчаянное безбожие. И когда дойдут люди до этого сознания, когда в один дух раскаются перед Богом, тогда Господь и возвратит всему народу разум и волю. Тогда-то и познают истинное равенство и братство всех свободных перед Богом.
И теперь уже есть начало раскаяния, но пока еще слабого и необщенародного. А должно оно быть таким же общим, каково было народное безумие год тому назад. К этому и ведет всех нас Господь; и, кажется, приведет, наконец, тем голодом и мором, что уже начались почти по всей России и скоро, вероятно, сделаются единственной властью над жизнью и смертью человечества. И вижу своим мысленным взором: каются все безумствующие теперь и в ослеплении разрушающие родную жизнь. Вижу, как они в полном отрезвлении будут припадать к оплеванному ими теперь подножию креста Христова с воплем о помощи Божественной. Вижу, как образованные, все, развратившие темный народ на безбожие и бунт, но теперь смирившиеся переживаемыми скорбями, воодушевляются на святую народную работу пред Богом, неся сюда свой высокий разум и богатые духовные силы. Да возвратятся же к нам от Бога разум и сила, как исцеленному расслабленному. Да соберется русская народная душа к Богу, чтобы ей сбросить с себя весь дурман нашего времени и осмысленно идти к жизни».
Уверен, что таковое содержание и даже характерные выражения моего поучения подтвердят на суде и все многочисленные слушатели мои. Из изложенного в существенном с буквальной точностью содержания моей проповеди в Кафедральном соборе 26 (13) мая с. г. после прочтения Евангелия об исцелении расслабленного (а не 10 прокаженных, как ошибочно сказано в копии постановления комиссии) пусть народный суд и все свидетели сего суда рассудят: в чем она «явно контр-революционна». Характеристику же современного положения нашей жизни пусть опровергнет, как явно не соответствующую действительности. В частности, желательно непременно на суде всенародное заявление носителей власти в г. Перми, что официальная передовица «Долой провокаторов» в Правит. Изв. Перм. Окр. Исполн. К-та № 90 от 18-(5) мая с. г. опровергается самой властью, как не имеющей ничего общего с содержанием этой передовицы. В проповеди «не призываю народа обратиться, подобно расслабленному (а не прокаженным, как ошибочно сказано в копии постановления), к Богу, «чтобы все возвратилось к старому». Напротив, я указываю, что богоотступничество наше в старом и привело нас к современной разрухе в безбожном раю, где так трудно всем живется среди общей злобы и вражды до братоубийства. Посему и призываю народ обратиться к Богу в покаянии и утверждаю, что только тогда у Бога и сознают себя все на деле, а не на словах, равными и братьями как свободные чада Божии.
На основании всего сказанного по 9-ти пунктам копии постановления, отвечаю на 3 пункта предъявленного мне следственной комиссией обвинения «в тягчайших преступных деяниях, предусмотренных § 8 декрета совета народных комиссаров о суде от 24 ноября 1917 года и статьей 1 пункта «а» инструкции революционному трибуналу».
По п. 1. Для суда надо мною за то, что я «вопреки изданных декретом совета народных комиссаров (должно быть, правил, чего не видно в изложении копии постановления) противодействовал и не подчинялся им», для суда за это необходимо прежде отменить декрет [от] 22 января с. г. о свободе совести, узаконяющий мою личную свободу «исповедывать любую религию», как я подробно и объяснял это по поводу 7 пункта постановления комиссии. До тех же пор я буду даже до смерти исполнять законы и правила исповедуемой мною религии православной. К тому же твердому стоянию за веру, за церковь и церковное достояние призываю и буду призывать свою паству – верующий народ. Это мой архиерейский долг, повелевающий мне бесстрашно ставить выше всего волю Божию и закон церкви. И всегда буду поступать так же, как поступали арестуемые гонителями св. апостолы. Об апостолах же Петре и Иоанне в кн. Деяний св. апостолов, гл. 4, ст. 18–21, рассказывается, что тогдашние власти, «призвавши их, приказали им отнюдь не говорить и не учить об имени Иисуса. Но Петр и Иоанн сказали им в ответ: «Судите, справедливо ли перед Богом слушать вас более, нежели Бога? Мы не можем не говорить того, что видели и слышали». Они же, пригрозивши, отпустили их, не находя возможности наказать их, по причине народа», т.е. боясь народа.
По п. 2. Никакого «активного сопротивления темных несознательных масс населения противодействовать распоряжению рабоче-крестьянского правительства» я не организовывал. Как подробно мною выяснено по 6 пункту постановления комиссии, я по долгу архиерейства разъяснял верующему народу требования церковного закона, чтобы за измену ему не подпасть вечному суду Божию. Мой долг не расшатывать, а укреплять веру в народе. Это я делал и делаю, и буду делать, пока Господь удерживает меня на страже церковной. Кроме того, считаю недопустимым оскорбление верующего народа, когда следственная комиссия революционного трибунала народного суда называет этот руководимый мною верующий народ «темными несознательными массами населения». Громко заявляю и заявлю на суде свой решительный протест против такого тяжкого оскорбления верующего народа со стороны именующих себя представителями народной власти. Помимо всего прочего, таковые представители, если не лично, то через агентов своего сыска, всегда могут убедиться, что меня слушают и от меня слышимое принимают к руководству и исполнению верующие всех состояний и всякого образования. К моему архиерейскому голосу прислушивающиеся верующие люди, несомненно, в делах веры и церкви просвещены гораздо более не только всех «сознательных товарищей», восстающих на церковь, но и агентов сыска, не могущих различить евангельского чтения о расслабленном от евангельского чтения о 10 прокаженных (см. в п. 9-м постановления комиссии).
По п. 3-му. Не находя удобным, после подробного разъяснения по всем девяти пунктам постановления комиссии, повторять и по данному 3 пункту обвинение, сказанное по 2-му пункту оного обвинения, решительно заявляю, что в своих воззваниях, резолюциях и проповедях нимало не старался «противодействовать и призывать несознательные слои населения к неподчинению существующей власти и возврату старого строя».
Вторично во всеуслышание народного суда протестую против нестерпимого, оскорбительного наименования верующего народа «несознательными слоями населения» и утверждаю, что ни одного слова никогда не сказавши не только о «возврате старого строя», но и о самом этом «старом строе», я по долгу архиерейства стоял и стою, и буду до смерти стоять на страже веры возглавляемого, руководимого мною верующего народа, состоящего из лиц и самых просвещенных, и мало просвещенных.
Посему не благословлял, не благословляю и никогда никого не благословлю унижать святую веру и святую церковь или расточать церковное достояние – свободную жертву только верующего, а не всякого народа. Жертва такого верующего народа или отдельных верующих людей как жертва Богу составляет неотъемлемое достояние всей церкви, т.е. самого верующего народа. Посему открыто объявлял, объявляю и буду объявлять и народному суду в услышание всего народа объявлю, что все, завладевшие храмами Божиими или захватывающие что-либо церковное и священное для мирского употребления и объявляющие то достоянием и неверующего народа, по непреложным и божественным правилам церковным (апост. 73, 7 Вселен. 13 и др.) отлучаются от церкви и надежды на вечное спасение, осуждаются на вечную погибель и вчиняются, «идеже червь не умирает и огнь не угасает».
После всего выясненного было бы тягчайшим преступным деянием в моей – архиепископа Андроника – «деятельности» находить «состав тягчайших преступных деяний, предусмотренных § 8 декрета совета народных комиссаров о суде от 24 ноября 1917 г. и статьей 1 пункта «а» инструкции революционному трибуналу». Предусмотренные и § 8, и п. «а» – 1 ст. инструкции преступления вменялись бы мне в «состав тягчайших преступных деяний» только на основании еще неизданного, но, очевидно, уже предполагаемого к изданию нового декрета «о несвободе совести», которым будет узаконено совершенно противоположное декрету от 22 января с. г., примерно так: 1. Церковь всемерно преследуется государством. 2. В пределах республики запрещается всякая свобода совести. 3. Ни один гражданин не имеет права исповедывать никакой религии.
До издания же такого декрета буду веровать и стоять до смерти за веру, церковь и церковное достояние, буду и верующий народ призывать к тому же.
Архиепископ Андроник.
