1919 года, января 29 дня в городе Перми Судебный Следователь Пермского Окружного Суда по важнейшим делам допрашивал нижепоименованного с соблюдением 443 ст. уст. угол суд. в качестве свидетеля, и он показал:
Вертопрахов Георгий Филиппович,
24 лет, гражданин Тихановской вол[ости] Кунгурск[ого] у[езда],
православный, под судом не был,
сторонам чужой, живу в Екатеринбурге, при Крестовой церкви
В течение нескольких последних лет я числился на службе псаломщика при Чердынской Соборной церкви, но жил все время в Перми и был келейником Владыки. Прошлою зимою [1918 года — прим.], когда в Москву на Церковный Собор поехал Архиепископ Андроник, я его сопровождал и был с ним в Москве три дня. Там среди членов Собора шел разговор о том, что большевистские власти собираются арестовать Высокопреосвященного Андроника, но за что – не говорилось. В то время уже и в Перми ходили слухи, что Владыку Андроника большевики хотят арестовать за его проповеди, в которых он неодобрительно отзывался о большевистской власти.
Перед Пасхою Высокопреосвященный Андроник возвратился из Москвы. Через несколько дней ему была послана от какого-то учреждения, помещавшегося в здании Окружного Суда [Пермский губернский революционный трибунал — прим.], повестка о явке на допрос. Секретарь Владыки Алексей Федорович Орлов (он из Перми куда-то уехал) ходил в сказанное учреждение просить освободить Владыку, ввиду его нездоровья, от явки и получил на то согласие.
За несколько дней до Пасхи к Владыке на дом явился какой-то средних лет, невысокий, в военной одежде, мужчина с двумя красноармейцами на допросы. У него был лист с напечатанными восьмью пунктами как бы обвинительного акта. При допросе присутствовал Архимандрит Пахомий [эконом Архиерейского дома — прим.], я, Орлов и покойный ныне Иеромонах Иоанн. Сказанный акт нам предложено было подписать, и мы его подписали. Помню, между прочим в акте что-то говорилось о церковном имуществе, и Высокопреосвященный Андроник отозвался: «Церковного имущества я не отдам – ни гроша, и они возьмут его, только перейдя через мой труп»; ничего более из содержания акта не припоминаю и не помню иных объяснений Владыки; составлен ли был тогда какой-ниб[удь] протокол, я тоже не помню. От Архиепископа Андроника после допроса отобрана была подписка о невыезде из Перми.
Вскоре после Пасхи Архиепископу Андронику была послана из того же учреждения новая повестка о явке, но и на этот раз он не явился по вызову, после чего к нему на дом приходил тот же служащий и произвел обыск в бумагах его канцелярии, причем забрал некоторые бумаги. Видно было, что большевистские власти заинтересовались особой Владыки и действительно решили его арестовать. В своих проповедях Владыка продолжал касаться большевистской власти, но к какому-либо выступлению не призывал.
В конце мая и затем в июне начались более упорные слухи о возможном аресте Высокопреосвященного Андроника, но я не слышал, чтобы кто-нибудь указывал срок предстоящего ареста. Я помещался тогда в особой комнате неподалеку от кабинета и спальни Владыки. Ночью с воскресенья на понедельник 17 июня я долго засиделся над письмом. В течение нескольких дней дом Владыки окарауливался мирянами, а на Соборной колокольне оставался дежурный монах Михаил для открытия набата в случае появления большевиков с целью арестовать Владыку.
В указанную ночь на 17 июня часов около двух по тогдашнему времени (часы тогда были переведены на два часа вперед против нормального) я вдруг услышал звонок с парадного хода и побежал вниз посмотреть в окно. Снаружи у парадного стучались в дверь каких-то трое вооруженных револьверами мужчин, а поблизости шли два отряда красноармейцев по Кунгурской [ныне Комсомольский проспект — прим.] и Монастырской улицам, направлявшиеся к расположенному насупротив зданию Духовной Семинарии, где тогда помещался Губернский военный Комиссариат.
Догадавшись, что идут арестовать Владыку, я немедленно побежал кверху разбудить его, после чего разбудил жившего вверху Архимандрита Пахомия и Иеромонаха Германа, а затем спустился вниз во двор и поочередно разбудил учеников-псаломщиков [учащихся псаломщического училища, находившегося при Архиерейском доме — прим.], Иеромонаха Никона [делопроизводитель Архиерейского дома — прим.], Иеродиаконов Георгия и Евлогия, монаха Митрофана и священника – казначея [Архиерейского дома — прим.] о. Михаила Салтурина, и наконец кучера. На обратном пути с присоединившимся Иеродиаконом Евлогием я подал знак монаху Михаилу на звон в колокол.
Дойдя до покоев, я застал Архиепископа Андроника одетым [в дорожную одежду — прим.] и направлявшимся к выходу в сопровождении трех вооруженных револьверами незнакомых мужчин, из коих два были в военной форме, а третий в штатском – черном пиджаке и такой же катанной шапке; этих трех вооруженных я не разглядел и черт лица не запомнил. Вместе с иными я направился вслед за Владыкой, но в нижней части лестницы было много вооруженных красноармейцев, нас остановили и дальше не пустили.
Когда Владыка скрылся за входными дверями, я бросился к ближайшему окну и видел, как его посадили в пролетку с поднятым кузовом, на подножки встали с обеих сторон два красноармейца, и пролетка быстро направилась в сторону Оханской улицы.
Возвратившись в верхний этаж, я направился в свою комнату. Навстречу мне попало несколько красноармейцев, которые потребовали указать спальню Владыки. Я им заявил, что Владыку уже увезли, и открыл пустую его спальню. В своей комнате я застал четырех красноармейцев, которые рылись в моих вещах. Заявив, что я был также на военной службе, я просил красноармейцев не брать моего имущества, но они не обращали на меня внимания, отперли сидевшим в замке ключом сундук и начали вынимать оттуда серебряные карманные часы, 30 серебряных рублей и 18 медных пятачков; часы по моей просьбе мне красноармейцы возвратили, и в это время один из них меня арестовал и увел вниз; я еще успел заметить, как один из оставшихся красноармейцев, взяв с вещами мою форменную, защитного цвета, из японского сукна, тужурку, надел на себя и положил в ее карманы серебряные рубли и медные монеты.
В одной из комнат нижнего этажа, поблизости к выходу, сидели также арестованные иные жильцы дома и трое из ночной охраны, мне незнакомые; к ним красноармейцы посадили и меня. Через несколько минут в комнату явилось несколько красноармейцев и приказали мне идти с ними показывать ход на Соборную колокольню и складочные помещения. Мы пошли через верхний этаж. Проходя мимо своей комнаты, я попросил разрешения мне взять шинель; в комнату меня не пустили, а красноармейцы вошли туда сами и выбросили мне шинель. Был ли кто-нибудь еще в моей комнате, мне увидеть не удалось.
Во дворе дома я красноармейцам заявил, что я прибыл сюда недавно лишь погостить и не знаю ни ходов, ни кладовки. Меня освободили. Пользуясь случаем, я ушел в помещение кучера и, просидев там до восьми часов утра, вышел задними воротами на Оханскую улицу. Целый квартал был окружен вооруженными красноармейцами, которые, приняв меня, очевидно, за своего пропустили меня.
Я потом скрывался и старался узнать что-нибудь о судьбе Архиепископа Андроника, но ничего определенного узнать не мог…
ГА РФ. Ф. Р-9440. Оп. 1. Д. 2. Л. 35-36 об.
